Ганс Берндорф - Сети шпионажа [Сборник]

СЕТИ ШПИОНАЖА

Составитель М. Александров

Ганс Рудольф Берндорф

Шпионы-полицейские

До мировой войны[1] город Вильгельмсгафен был обязан своим существованием исключительно расположенной около него военной гавани. Сам по себе он был очень непривлекательным городишком, в особенности тоскливым во время проливных дождей, чрезвычайно нередких в этой скучной стороне. Трудно представить себе кого-нибудь, кто по доброй воле и без особой необходимости решился бы поселиться в этом унылом городишке. Особенно унылое впечатление производил он ночью в проливной дождь, когда на тускло освещенных улицах мелькала лишь одинокая фигура какого-нибудь матроса, бредущего из кабачка.

Но вряд ли именно об окружающем унынии размышлял человек, стоявший в ту туманную и дождливую ночь 1910 года, на краю городка, перед забором сада, за которым, среди деревьев и кустов, виднелся небольшой дом. Вокруг этой одиноко стоявшей дачки расстилались поля и сады. Ближайшая и несколько большая дача, приблизительно в двухстах метрах от маленького дома, тоже пряталась в густых зарослях запущенного сада.

Человек, стоявший перед забором уже в течение нескольких недель, замечал, что в этой дачке, несмотря на ее скромные размеры, должно было жить немало людей. В ней по временам исчезали мужчины и женщины, все прекрасно одетые и, как заметил этот ночной наблюдатель, с дорогими кольцами на пальцах, словом, люди, принадлежавшие, несомненно, к обеспеченным слоям общества.

В эту ненастную ночь в саду, разумеется, никого не было. По предыдущим своим наблюдениям человек знал, что в настоящую минуту на даче жило трое мужчин и одна дама. Знал от также, что они теперь находятся вне дома, так как незадолго перед тем он заметил их в дождевых пальто выходящими из садовой калитки.

Стараясь держаться подальше от тускло светившего вдали сквозь сетку дождя фонаря, человек подкрался к этой калитке. Ножницами, употребляемыми для разрезания колючей проволоки, человек быстро проложил себе путь через проволочный забор и перелез в сад. Осторожно ступая по мокрой траве газона, человек проскользнул к дому, с крыши которого лились целые потоки воды. Ставни его были наглухо закрыты. Нигде не пробивалось ни малейшего луча света.

Обойдя дом, таинственный посетитель заметил, что единственное окно дома, почти под крышей, было открыто настежь. Рядом со стеной дома, сравнительно высоко от этого окна, была крыша какого-то сарая.

Человек подошел к нему. Подтянув потуже ремень своего дождевика и став на бочку с водой у стены сарая, он, ухватившись за балку, в несколько приемов очутился на крыше. Отсюда недалеко было уже и до раскрытого окна. Пошарив рукой по стене дома, человек нащупал какой-то выступ, добрался до карниза и через открытое окно влез в комнату.

Под ногами он почувствовал что-то мягкое, очевидно ковер. В непроницаемой тьме он ничего не мог разглядеть и поэтому вытащил из кармана электрический фонарь, но только включил его и луч яркого света упал на противоположную окну белую дверь комнаты, как получил мощный удар по голове. Потеряв сознание, он как подкошенный свалился на месте.

Кругом все было тихо. Молчал дом, безмолвствовал мрачный сад. Только в дальнем конце улицы слышались ровные шаги: то с высоко поднятым воротником, в шлеме, с которого струйками сбегала дождевая вода, глубоко засунув руки в карманы, шагал полицейский.

Когда взобравшийся в окно неизвестный пришел наконец в себя, он увидел, что лежит на полу комнаты. Перед ним в кресле сидела высокая дебелая женщина, курившая папиросу. По-видимому, он влез в ее спальню.

Когда он захотел пошевелиться, то с ужасом убедился, что во время его обморочного состояния ему связали руки и ноги. Со страхом поглядел он на сидевшую женщину и еще более остолбенел, увидя в ее руках вырезанный из бокового кармана его бумажник, содержимое которого женщина внимательно рассматривала.

— Фотография ваша, Глаус, очень похожа. Я нашла ее в вашем бумажнике, — сказала она. — Но полицейский мундир к вам идет куда больше, чем этот поношенный дождевик. Вам еще многому нужно поучиться, Глаус. Я несколько дней уже замечала, как вы шныряли около этого дома, видела вас, как вы и по саду крались. Я стояла у самого окна, когда вы взбирались по стене, я же угостила вас по голове, когда вы впрыгнули в комнату. Я нисколько не постеснялась бы угостить вас таким же ударом и выбросить вас в окно, чтобы вы переломали себе шею и ноги. И я это так и сделаю, если вы не скажете мне, кто вас сюда послал. Из ваших документов я вижу, что вы старший полицейский виль-гельмсгафенской полиции, Глаус, но чтобы у местных полицеских было в обычае залезать в чужие квартиры, да еще по ночам, — никогда не слыхивала… Значит, вас кто-нибудь послал. Что же вам было тут угодно?

— Никто меня не посылал, — сказал связанный визитер, понимая, что дело не выгорело. — Окровенно говоря, я просто хотел тут поживиться, — нужда большая. Если вы на меня донесете, я погиб. Отпустите меня, ради бога, а я даю вам слово сделаться честным человеком…

Женщина с улыбкой сбросила пепел с папиросы в лицо беспомощно лежавшему у ее ног человеку.

— Значит, я должна вам поверить? Так, что ли? — продолжала она. — Вы, значит, простой грабитель? Ничего больше? — Она глубоко затянулась. — Вы хотите сказать, что вы совершенно случайно забрались сюда? И вы это серьезно?

Глаус не понимал, смеется ли над ним женщина или допрашивает его на самом деле.

После разговора, длившегося больше часа, она наконец убедилась, что полицейский на самом деле хотел лишь обокрасть ее и забрался в дом исключительно с этой целью, и развязала его.

В это время в нижнем этаже несколько раз хлопнули дверьми: жильцы дома, очевидно, откуда-то пришли. В ответ на горячие мольбы полицейского женщина разрешила ему выбраться из ее спальни тем же самым путем, каким он в нее забрался.

Вылезши в окно, Глаус, словно преследуемый собаками, бросился наутек через сад, перескочил через забор и быстрыми шагами пустился по темным улицам. Он не заметил, как из парадного подъезда дачи, которую он только что оставил, вышли двое и побежали за ним следом вдоль живой изгороди.

Пробежав довольно далеко, полицейский, запыхавшись от бега и волнения, остановился прислонясь спиною к дереву. Когда один из его таинственных преследователей был от него не больше чем в двадцати метрах, на дальнем конце улицы послышались шаги: то медленно проходил другой полицейский в полной форме. Глаус поднял голову и, когда тот попал под свет фонаря, свистнул особым образом. Полицейский огляделся, прибавил ходу и подошел к Глаусу. Преследовавшая вора-неудачника темная фигура бесшумно перепрыгнула через уличную канаву, быстро скользнула за деревянный забор и очутилась как раз позади того дерева, около которого теперь стояли оба полицейских.

Преследователь мог от слова до слова слышать их разговор.

— Что это такое с тобой? — спросил полицейский в форме.

— И не спрашивай! — с отчаянием глухим голосом бормотал Глаус. — Влез я в окно, а там какая-то проклятая ведьма так меня по голове угостила, что я свалился без сознания. Башка еще до сих пор трещит, как шальная. Скверно, что она вытащила мой бумажник и теперь знает, кто я таков.

— Да ведь она донесет, черт возьми?!..

— Не думаю. Обещала молчать. Да это еще не так скверно, как то, что нам до утра положительно негде достать денег. А ведь, сам знаешь, завтра ревизия нашей кассы…

Из этого и из дальнейшего разговора полицейских человек, подслушивавший их за деревом, понял, что эти оба местных полицейских, Глаус и Енике, очутились в самом скверном положении, без гроша, перед растратою в кассе, в которую запустили лапу. Касса эта была вверена им обоим. Далее ему пришлось услышать, что они вдвоем не раз уже занимались грабежами и взломами и что теперь после неудачи с воровством дачи они решили проникнуть с тою же целью в контору одного пивоваренного завода. На предварительную рекогносцировку отправился один Енике.

Действительно, в ту же ночь заводская контора была обкрадена. Много сотен марок попало в руки двоих друзей. Конечно им не могло прийти в голову, что во время грабежа они находились под незаметным, но бдительным наблюдением тех же двоих таинственных незнакомцев, ловко сумевших выследить грабителей-полицейских.

Спустя приблизительно неделю после этого налета, остававшегося для всех жителей городка необъяснимым и изумительным по своей дерзости, оба полицейских в полной форме шли по той самой дороге, на которой стояла уединенная дачка, столь памятная Глаусу. Шли они вдвоем потому, что таково было распоряжение по местному гарнизону: по субботам разгулявшиеся матросы нередко позволяли себе нарушать порядок на улицах. Полицейские прошли уже вдоль всей улицы и, повернув обратно, поравнялись с дачкой, когда из нее вышел высокий широкоплечий мужчина. Подождав, пока полицейский патруль подошел к нему вплотную, он обратился к ним со следующим предложением: